Роман Суржиков - Лишь одна Звезда. Том 2
Поочередно мы сдвигаем колоду, и Джейн раскладывает карты на позиции. Начало – бубновый туз, помощь – трефовый король, помеха – двойка червей. На место развязки ложится джокер. Впервые за вечер он показался на глаза.
– Вы позволите, леди Минерва?
– Конечно, леди Иона.
– Все начинается с бубнового туза: это император на троне, столь же самоуверенный, как мой брат. Он пытается установить надо всем миром власть: не королевскую, ограниченную законами, а тузовую – абсолютную. Ему содействует король треф: это и сила Короны, уже принадлежащая ему, и мощь Святого Вильгельма – первого короля Полариса и носителя Перстов. Сильнейшая помощь, ничего могущественней нет в подлунном мире. А помеха – всего лишь двойка. Такова, на самом деле, сила Эрвина в сравнении с могуществом Адриана. Вы ошибаетесь, если думаете, что я этого не понимаю. Но двойка червей – не двойка пик. Речь не о силе мечей. Если бы дело решалось только оружием, Эрвин был бы обречен. Но иногда ход истории меняют не клинки, а сердца. Благородство, храбрость, вера. Отчаянный удар крохотными силами. Выигрыш одним шансом против сотни. Адриан не сможет предусмотреть этого: ему просто не хватит наивности.
Иона снизила голос и окончила почти шепотом:
– Ну, а джокер… шут… Все знают, кто таков шут в традициях Династии Янмэй: человек, потерявший все.
Меч
Ноябрь 1774г. от Сошествия
Военный лагерь северян в предместье Лабелина
Я служу в армии герцога Ориджина!
Мысль, на первый слух, звучная. Звонкая такая, парадная, с бронзовым отливом. Сама собою просится на язык словами, да с подходящим выражением лица: подбородок торчком, челюсть выпячена, взгляд прищуренный, надменный, поверх головы собеседника. Выйдет мощно, цельно, как удар в забрало:
– Джоакин Ив Ханна, меч герцога Ориджина.
Звучит!..
Бывших ополченцев Южного Пути, нынешних воинов Ориджина, с рассветом выгоняют в поля, покрытые хрустким инеем. Стройся!.. Одурелые спросонья, дрожащие на утреннем морозце бойцы сбиваются двадцатками, кое-как формируют ряды: семеро вширь, трое вглубь. Копья торчат в небо, острия выписывают восьмерки. Сержант из путевцев прохаживается вдоль шеренг, проверяя построение. Солдаты стоят, как могут: там брюхо вперед, там задница – назад. Кто-то, воткнув копье в землю, пытается отогреть ладони за пазухой.
– Сссскоты! – орет сержант. – Как стоите? Поровняться! Деррржи строй!
Солдаты кое-как подтягиваются – сообразно своим представлениям о прямой линии. Сержант проглядывает между рядами, бьет кого-то древком меж лопаток, другого – по пузу.
– Стоять прямо! Свиньи безрогие!
Сержанта зовут господин сержант Додж, он же – Рука. Это именно он поймал Джоакина в таверне на площади города Пикси и, помнится, обещал дать северянам хорошего пинка под их мерзлые задницы. Господина сержанта солдаты не боятся. Он громкий, но не злой. Орет и бранится для виду – служба требует. Но кроме Доджа есть кайр. Кайр молчит и на солдат не смотрит. Стоит подолгу неподвижно, потом пройдет пару шагов, снова стоит. Носит меч с очень простой крестовидной гардой. Кайру на все плевать: холод, грязь, сержанта, солдат. На солдат – в особенности. Кайра боятся до дрожи в коленях. Говорят, он может зарубить солдата, если тот чихнет не вовремя. Кайра зовут кайр.
– К бою! – кричит сержант.
Солдаты вразнобой хватаются за копья, неуклюже опускают наизготовку. Кто-то получает по шлему.
– Отставить, овцы конопатые безмозглые! Все позабывали, скоты! А ну снова – к бою!..
Солдаты повторяют маневр – снова, снова… Господин Рука Додж вопит, изрыгая облачка пара. Наконец, строй кое-как принимает боевое положение – щетинится по фронту жидкой гребенкой копий.
– Безрогие свиньи, – говорит сержант и косится на кайра. Тому плевать.
– Пожрать бы… – тихо бормочет кто-то в строю.
– Пасть закрой! – свирепеет Рука Додж. – В атаку!
Отряд, не сразу уразумев приказ, шагом трогается с места. Тут же начинается хаос. Правый фланг вырывается вперед, размахивая копьями почем зря. Левый шагает медленно, но усердно, держа острия на уровне груди. Задний ряд мешкает, но потом стремительно догоняет передние и наступает на пятки. Кто-то роняет копье, пытается подобрать, другой спотыкается о древко.
– Стоять, дубы осиновые! Поубиваете друг друга! Назад, стройся!
Что такое «назад» – ясно не всем. Половина отряда строится там, куда дошла, другая бежит обратно, пред ясны очи сержанта Доджа. Сержант сгоняет «безрогих свиней» в одну кучу, кое-как ровняет.
– К бою!.. В атаку!..
Теперь задние стартуют быстрей передних, и четыре шеренги сплющиваются в одну стаю.
– Назад, стройся!..
– Пожрать бы…
– Закрой пасть!.. К бою! В атаку!..
За пару часов топтаний земля под ногами отмерзает, превращается в густую овсянку. Подошвы влипают в грязь, выходят с голодным чавканьем. Идти в ногу становится решительно невозможно… хотя, можно подумать, прежде удавалось! На ходу шеренга приобретает самые неожиданные формы: волна, зубчики, лесенка. «Пожрать бы…» – причитает кто-то и постоянно сплевывает. Сержант Додж – с вечера не жравший, как и все, – стервенеет.
– Бегом, козлы полосатые! До сухого куста, там стройся!
Первая шеренга, не дослушав, убегает, минует сухой куст без остановки и быстро удаляется в неясном направлении.
– Догнать этих свиней! Вернуть назад!..
Догнать непросто – грязь, ноги липнут. В брюхе урчит.
– Назад, скоты! Назад!.. За что ж вы мне дадены?..
От последних нечаянных слов сержанту становится стыдно. Косится на кайра. Тому плевать…
Обед приходит неожиданно. Отупевшим от маршировки солдатам кажется, что он не наступит никогда. Вроде бы, уже и день закончился и ночь прошла, и следующий день… Рука Додж устало сплевывает:
– Все, козлики, набегались. Жрем.
Едят из деревянных мисок деревянными ложками. Кухарь отмеряет каждому по три черпака варева: пшенная каша с запахом сала. Кроме запаха, других признаков сала не замечается. Солдаты едят сосредоточенно. Целиком отдаются делу, без лишней болтовни. Первым кончает свою порцию Весельчак. Облизывает миску, утирает рот тыльной стороной ладони, облизывает и ее. Говорит:
– Ну вот, други. Так-то нам всем и конец придет.
Весельчак смотрит на мир под таким углом, с которого ясно видно: всем им, пехотинцам-путевцам, скоро и неминуемо придется помирать. Для выражения этой мысли у него имеется ряд словечек: придет конец, земелька навалится, гробки сострогают, гвоздиками заколотят. Особенно любит слово «лопаты». В том смысле, что закопают.
– Тут-то нам всем и лопаты, други, – с улыбкой говорил Весельчак, когда они стояли на околицах Лабелина под холодным дождем, глядя на подступающие полки Ориджина.
– Этот нам точно лопаты обеспечит, – отметил Весельчак, впервые увидав кайра.
– С такой наукой всем лопаты придут, – комментировал он первый день муштры.
А сейчас поясняет свою мысль:
– Каша худая. На такой и кура издохнет. А человечку-то всяко лопаты…
– Ты поговори мне, – огрызается сержант Рука, глодая мослатую кость.
– Да хоть говори, хоть не говори, – пожимает плечами Весельчак, – одинаково гробки. Кого каша не изведет, тех владыка закопает.
– Так что же ты сидишь, а? – спрашивает Билли. – Взял бы да сбежал. Ледышки никого не ловят.
Билли знает, что говорит. У него был приятель – Узел. Тот сбежал из войска в первый же день при Ориджине. Потом солдаты с ужасом ждали, когда кайр принесет за ухо голову Узла и наденет на копье в назидание всем… Но ничего такого не случилось. Сбежал себе Узел – и черт с ним. Кайр даже бровью не повел.
– А чего бежать-то?.. – удивляется Весельчак. – Можно подумать, от лопаты сбежишь! Лопата всюду найдет: что в войске, что в бегах… Правду говорю, Дезертир?
Дезертиром зовут Джоакина. Все убеждены, что он бежал из войска приарха Галларда. Как увидел еретиков на кострах, так испужался – и наутек. Сперва Джоакин пытался спорить, потом бросил: безнадежно.
– Ага, – бурчит он сквозь зубы.
Сержант Рука скусывает с кости последний хрящик, отбрасывает ее, сосет палец.
– Вас послушать, парни, так хоть сразу вешайся. Никакие не гробки! Вы мне главное ходить научитесь, а там уж как-то все устроится.
Он добрый потому, что сытый, и потому, что нет рядом кайра.
– А ты, Рука, что же?.. – с хитрецой заводит Билли. – Мы все слышали, как обещал: пнем мерзлых задниц так, что до Первой Зимы полетят. Было? Было. А теперь что? Лижешь эту мерзлую задницу, язык на локоть высунул. А нам затираешь: все устроится, все устроится… Что устроится? Когда владыка ледышек укоротит – мы где окажемся?
